Рассказывает игуменья Нонна (Багаева):

Мой дед Залыкка Багаев ушёл на фронт добровольцем. Когда проходил комиссию вместе с другими односельчанами, получил от ворот поворот, зрение было никудышным. Бабушка рассказывала, что он это тяжело переживал, а по-том вдруг с таким лицом с работы вернулся (был бригадиром в колхозе), что ей ничего не оставалось, как молча начать собирать вещмешок. Жёны ушедших односельчан косились вслед бригадиру. Астигматизм, которым страдал дед и который оставил в наследство своим внукам и правнукам, едва ли мог оправдать его в глазах потенциальных вдов. Сотоварищей своих догнал в Дербенте. Дома остались престарелая мать, жена и девять душ детей. Одна девочка, семь мальчиков. Девятого ребёнка бабушка носила под сердцем. Позже она вспоминала, что когда уходил, всё шутил: «если будет мальчик, выбрось в Терек, а если девочка, назови Зоей». Зоя была самой красивой в семье и самой любимой. Все баловали её за себя и за погибшего на войне отца.

Дед был старшим. Его средний брат, Николай, ушёл на фронт в той же группе добровольцев. Оба они погибли под Керчью. У Николая осталась семья - жена и трое детей. Последней похоронка пришла на младшего брата - Батраза. В семье рас-сказывали, что он был дерзким и храбрым. По нему сердце болит особенно. Не успел ни семью создать, ни детей родить. Мать их, моя прабабушка Гегеш, после третьей похоронки слегла и больше уже не поднялась.

Недавно на просторах интернета обнаружила сведения о деде. В списках погибших он значится как стрелок. Не представляю, как это было воз-можно с его заболеванием глаз. Не знаю, успел ли мой дед совершить на фронте поступок, который обычно влечёт за собой высокие государственные награды. Во всяком случае, у семьи таких сведений нет. Но я молюсь о своём дедушке Залыкка, верю, что он как и Батраз и брат их Николай снискали главную награду - милость у Бога и покой в райских селениях - ведь «нет пред Господом большего подвига, чем положить жизнь за други своя». Вечная память воинам, защитникам, героям! Царство Небесное нашим близким!

Батраз

Бабушка

Дед Залыкка

Сыновья Залыкка и Николая

Семья Багаевых

Рассказывает иеромонах Савватий (Томаев):

Отец не любил говорить о войне, во всяком случае, у нас в семье об этом говорили мало. Награды свои он тоже не надевал, хотя его до конца жизни награждали ко всем юбилейным датам Сталинградской битвы и Победы в Великой Отечественной Войне. Его военную биографию мы знаем по документам. Томаев Дзантемир Николаевич был 1924 года рождения, но с военного периода в документах значится дата 1921 год: чтобы уйти добровольцем на фронт, он прибавил себе три года. После трехмесячных курсов боевой подготовки в сентябре 42-го года отец попал на Сталинградский фронт. Тогда же лейтенант Томаев был назначен зам.командира роты по политчасти. В январе 1943 года в боях за Сталинград получил тяжелейшее ранение в ногу, лечился в госпитале и был демобилизован как инвалид. Как-то он обмолвился об этом: «Огонь был такой, что голову было невозможно поднять. И первым вставал политрук, потому что все остальные смотрели на него». Вот такая скупая фраза, но в ней вся его короткая фронтовая биография. Когда отец был жив, я не расспрашивал его подробно о войне: наверное, то что человек защищал свою Родину, не казалось чем-то героическим. И сейчас не кажется. Кому как не мужчинам защищать свои семьи и свою землю.

Рассказывает монахиня Георгия (Бестаева)

Моя тетя вспоминает, что когда появились первые телевизоры, они, дети, родившиеся после войны, с особым интересом смотрели военные фильмы. Казалось, вот-вот в кадре появится твой отец, брат или сосед. А ее отец и наш дед Къола, Николай Ильич Бестаев, фильмы эти не любил. А когда смотрел, почти всегда плакал. Из нашего маленького села в 30 домов на фронт ушло 12 человек, все Бестаевы, дружные как родные братья. Пятерых из них забрала война. Къола в 41-ом был председателем колхоза и на войну его не призвали. В военкомате, куда он явился добровольцем, сказали, что он нужен в тылу. Но когда все его ровесники ушли, он настоял, чтобы его отпустили, считал бесчестьем не быть вместе с друзьями. Оставил беременную жену и трех маленьких дочек. Через много лет, когда страна, которую защищали эти простые сельские парни, распадется, и война придет уже в их родное село, мы осознаем до конца, что воевать идут тогда, когда не идти невозможно.

Воевал Къола в Севастополе, был ранен в руку, лежал в госпитале в Крыму. По ранению был демобилизован в 44 году. Имел боевые награды. Когда он пришел, его сыну, моему отцу, было уже два года (он родился весной 42-го).

Дед скончался, когда мне шел пятый год. Помню только облик: густые седые волосы, глубокие карие глаза и ласковый голос. Расспросить старших сестер отца о воинской биографии деда не удалось, а младшая, родившаяся в мае 45-го, помнит лишь обрывки его воспоминаний. Рассказывал мало. Как-то сказал, что когда поднимались в бой, огонь косил солдат как птенцов, они падали, не успев сделать даже выстрела. Говорил, что на рассвете перед боями все время горячо молился Уастырджи. Считал Его своим спасителем и по народному обычаю всю оставшуюся жизнь на майский праздник святого неизменно приносил в жертву специально вскормленного теленка. Наград своих не носил, но когда выпивал, надевал их на своего маленького сынишку и смотрел, как тот радуется…





Наш дед по матери, Кима Григорьевич Гассиев, прожил долгую жизнь и скончался в 92 года, пережив несколько войн и множество общественных катастроф. Нам, его внукам, довелось дружить и общаться с ним и о многом от него услышать… Кима не совершил никаких деяний, которые можно назвать героическими в общепринятом смысле этого слова, но почему-то кажется, что он был никому неизвестным, но настоящим героем своей собственной человеческой истории…Истории, в которой стремление исполнить заповеди Божии подвергалось нечеловеческому натиску зла – слишком часто для одной жизни. Мы с детства видели его веру в Бога и с особым чувством воспринимаем слова, сказанные о войне: «Самая страшная мысль на фронте - что твоя пуля может убить человека».

Рассказывает схимонахиня Марфа (Михайленко):

Из нашей семьи на фронт ушли двое - мой старший брат Леонтий Антипин и отец Димитрий Никифорович Антипин. Брата призвали в начале войны, ему было двадцать лет, и он был на фронте все четыре года. В конце войны воевал в Польше, а Победу встречал в Германии. Леонтий имел 13 боевых наград. А папа был уже не призывного возраста, ему было под пятьдесят, но в 43 году его, как работника путей сообщения, тоже призвали. При переправе через реку отец получил ранение в ногу и в 44 году был демобилизован. Он вспоминал, что всегда в минуты опасности молился и особенно читал 90-ый псалом. Постоянно молилась за них и мама. И, слава Богу, воины наши вернулись живыми!

Рассказывает схимонахиня Минодора (Пащенко):

Во время войны я была подростком и жила с дедушкой и бабушкой в центре Владикавказа. Когда город бомбили, жители нашего дома укрывались в подвале, а когда обстрелы стихали, мы бегали с мальчишками по дворам и собирали осколки от разорвавшихся снарядов. Время было голодное, но я не помню голода, потому что бабушка все лучшее отдавала мне. Когда я хотела с ней поделиться, она всегда говорила, что уже ела. Она была святой души человек. Самое главное, что вспоминается из того времени -это как мы с подругой в 42 году пошли в Ильинский храм и крестились. Сами, без взрослых. Было нам тогда по 11 лет.

Рассказывает монахиня София (Плиева):

Мой отец, Гигуч Иванович Плиев, очень почитал святого Георгия-Уастырджи и говорил, что только благодаря Его заступничеству он остался жив, пройдя войну, немецкий плен и ре-прессии, которым подверглись после освобождения многие военнопленные. Отец говорил, что каждый день, проведенный на фронте, он горячо молился Уастырджи – великому заступнику всех воинов, защищающих свое Отечество. К сожалению, многие подробности из военной биографии отца стерлись из памяти. Запомнилась история, которую он рассказывал особенно часто. В лагере, где содержались плен-ные, было очень голодно. Многие погибали от ис-тощения и ран. Иногда пленных водили работать на поля, но не всех, а по записи. Те, кого записывали, очень радовались, потому что во время работы могли есть неспелые зерна пшеницы. Как-то, когда отца записали, к нему подошел знакомый грузин и попросил уступить ему очередь. Сказал, что совсем ослаб и если не поест, умрет. Отец его пожалел и уступил. А вечером стало известно, что поле разбомбили, и погибло много советских пленных и немецких солдат. Знакомый отца, которому он уступил очередь, тоже погиб. Ложку этого человека отец привез с собой и всю жизнь хранил как великую реликвию.

Рассказывает схимонахиня Николая (Ткач)

Папа мой ушел на фронт в самом начале войны, мне тогда шел пятый год, и помню я его смутно. Когда Москву начали бомбить, меня отправили в Рязанскую область, в родную деревню матери. Поехала с тетей, так как маму, как и многих женщин тогда, призвали на трудовые работы. Они работали в Подмосковье на торфяниках. В деревне тогда было еще не так голодно, голод начался к концу войны. Помню, что всех лошадей забрали на фронт, и когда началась пахота, женщины впрягались вместо лошадей и так пахали. Еще помню, как собирали посылки на фронт: носки вязали, шили кисеты для махорки. Вообще все лучшее старались для фронта отдать. Хоть и тяжелое было время, но люди были открытые, теплые, жили общими бедами и радостями.
Отцу во время войны дали увольнение на не-сколько дней и он пришел к нам в деревню. Но до-бирался он долго, и когда пришел, уже надо было обратно возвращаться. Помню, как он ночью по-стучал в окно, а утром его уже не было. Больше я никогда его не видела. Мы с мамой долго еще ждали после войны, хранили его письма, но он не пришел… Не знаем мы, где и когда он погиб и где похоронен.
В одном из писем, он, как бы предвидя свою судьбу, писал маме: «Может, мы погибнем, но вы будете жить…»
Помяни, Господи, во Царствии Своем простого русского солдата, Ивана Васильевича Соколова…

Рассказывает монахиня Маргарита (Кудзиева):

Оба мои деда воевали в Керчи и познакомились во время переправы через Керченский пролив. Оба были на войне со своими родными братьями. И у обоих братья погибли в тех страш-ных боях. Дед по отцу, Дианоз Кудзиев, был ранен в руку, дед по матери, Алексей Козаев, попал в плен. Дианоз после ранения был демобилизован и вернулся домой, а Алексей пришел в родное село только в 47 году.
Очень интересная история женитьбы Дианоза на моей бабушке Саломии. Бабушка была невестой его погибшего брата Тата, они обручились еще до войны, но свадьбу сыграть не успели. Когда Тата уходил на войну, Саломию привели к Кудзиевым, чтобы она дожидалась будущего супруга в его доме. Всю войну она прожила с моей прабабушкой, во всем ей помогая. Саломия была очень смелой и решительной девушкой: по собственному желанию прошла курсы стрелков, была военнообязанной, но на фронте побывать не успела. Когда дед Дианоз вернулся домой и рассказал о гибели брата, Саломия хотела уйти в родительский дом, но свекровь благословила ее выйти замуж за Дианоза. И она послушалась, хотя уже в преклонных годах, рассказывая нам об этом, всегда с иронией подчеркивала, что в восторге от нового суженого не была. В семье Дианоза и Саломии родились мой отец и шестеро его братьев и сестер.

Дед Кудзиев Дианоз

Рассказывает монахиня Сарматия (Икаева)

Мой дед - Келехсаев Владимир (Варлам) и его брат Шалва ушли на фронт с одним из первых призывов. Шалико практически сразу был захвачен в плен под Керчью и всю войну находился в Австрии. Через два года после окончания войны, отсидев срок за то, что оказался в плену, Шалико, в конце концов вернулся в Осетию.
Дед был сержантом, артилерристом- наводчиком, через Ростов попал в Белоруссию. Рассказы о войне были скудными, но иногда он всё же делился воспоминаниями, которые не давали себя забыть. При формировании их отряда, солдатам практически ничего не выдали: ни оружия, ни одежды. По ночам, с одной лишь палкой пробирался к немецким позициям и в коротких, но жестоких схватках добывал оружие и провиант. Бывало, что с мертвых снимал одежду. «Ночью уползаю, а мне говорят, куда ты ползешь? И так шинели, сапоги собирал. Разумеется, и оружие притаскивал, раздавал бойцам»- рассказывал Варлам.
Еще рассказывал, что однажды с тяжёлыми боями заняли село. При проведении зачистки смотрят, а там, в сарае спит немецкий солдатик - совсем молодой, почти ребенок. Он так устал, что и не мог толком проснуться, а когда пришел в себя такими безумными глазами посмотрел. Дед пожалел его, вывел за село, да так и отпустил на все четыре стороны.
Дед мой дошёл до Венгрии, где получил тяжёлое ранение в ногу. После госпиталя был отправлен домой, и там поставлен председателем колхоза. Люди порой на него жаловались - «деревянными лопатами копали картофель, чтобы как можно больше отправить». Дед, зная как тяжело и голодно было на фронте, заставлял народ работать на износ.
Мы слышали от деда о голоде, отсутствии достаточного количества оружия и обмундирования, о том, что мы не фашисты и убивать юнца - «горесолдата» это «не по-советски» и много ещё чего, но только из подробного описания в газете «Красная звезда» узнали о том, как однажды очень ранним утром, наш дед, проверяя посты и обходя позиции, увидел за холмом танки. Фашисты начали наступление, и он один из пушки подбил три танка. Уж не знаю, что там им, немцам, показалось, но остальные танки развернулись и ушли. Наступление остановилось.

Рассказывает монахиня Феодосия (Кузнецова)

В декабре 1941 года моя мама, Галина Андреевна Мисюра с годовалым сыном на руках отправилась в эвакуацию из Таганрога во Владикавказ. По пути следования эшелон подвергся бомбардировке. Чудом мама и брат избежали гибели. Позже, когда спасшихся пассажиров пересадили в уцелевший вагон и прицепили к военному составу, мама поняла, что в огне сгорели все документы, небольшие денежные средства и скудные пожитки. Состав прибыл на промёрзший железнодорожный вокзал города Беслан. Тут маме пришлось высадиться. Она стояла на перроне, не зная, что ей делать, куда идти и с чего начинать жизнь беженца. На руках хныкал голодный, замерзающий малыш. Вдруг к маме направилась закутанная в шерстяной платок осетинка средних лет. Подойдя, она раскрыла платок и, достав бутыль с тёплой сывороткой и чурек, протянула маме и сказала: «Поешь, сестра, и ребёнка покорми». Так мама осталась в Осетии. Так Осетия стала и моей родиной.
Много лет спустя, перед смертью мама наставляла меня: «Доченька, никогда не уезжай из Осетии, тут живёт очень добрый, отзывчивый и верующий народ. Осетины, они такие, ты их не трогай и они с тобой как братья будут жить. Ну а если тронешь, то пеняй на себя».
Так я и осталась в Осетии, где Господь сподобил меня принять монашество и стать сестрой Аланского монастыря.

Поддержите нас - сделайте пожертвование любым из удобных вам способов:

Банковской картой
или Яндекс.Деньгами

Через
WebMoney

Банковским
переводом